МЕЖКУЛЬТУРНОЕ ОБЩЕНИЕ –
НОВАЯ ОНТОЛОГИЯ
АНАЛИЗА ЯЗЫКОВОГО СОЗНАНИЯ
Для понимания излагаемых ниже мыслей требуют определения два понятия, пока еще не имеющие однозначной трактовки — это межкультурное общение (МО) и языковое сознание (ЯС).
МО целесообразно понимать как общение носителей разных культур (и обычно разных языков). При помощи метафоры "носитель национальной культуры" обычно описывают качества сознания человека, которое сформировалось при "присвоении" определенной национальной культуры. Под этими качествами сознания в современной когнитивной психологии в первую очередь имеют в виду знания: перцептивные (сформулированные в результате переработки перцептивных данных, полученных от органов чувств), концептуальные (формируемые в ходе мыслительной деятельности, не опирающейся непосредственно на перцептивные данные), процедурные (описывающие способы и последовательность использования перцептивных и концептуальных данных) [Felix, KanngieBer, Rickheit 1990; Maturana 1982; Seel 1991; Spinner 1994]. Например носитель русской культуры имеет сознание, состоящее из психических образов и представлений, бытующих в русской культуре.
Эти знания в виде образов сознания и представлений (в лингвистике они описываются чаще всего понятием значения слова), ассоциированные со словами — точнее с телами языковых знаков — используются коммуникантами для построения мыслей при кодировании и декодировании речевых сообщений. Если говорящий производит высказывание "Я тебя люблю", то его можно рассматривать как отображение, как речевую форму мысли, которая сперва была построена говорящим в своем сознании, а затем воплощена во внешней речи. Слушающий, восприняв речевое сообщение "Я тебя люблю", декодирует его и строит мысль, используя для этого образы, ассоциированные со словами "Я, ты, любить" и руководствуясь при этом строением синтаксической структуры высказывания. Это обобщенная и весьма приблизительная схема достижения взаимопонимания в знаковом общении при использовании любого национального языка.
Специфика общения при использовании конкретного национального языка состоит 1) в специфике построения речевой цепи, осуществляемого по грамматическим правилам этого языка, и 2) в специфике образов сознания, отображающих предметы конкретной национальной культуры. Следовательно, для достижения взаимопонимания необходимо, чтобы коммуниканты обладали 1) общностью знаний об используемом языке (и общностью навыков речевого общения), а также 2) общностью знаний о мире в форме образов сознаний. Если носитель русского и носитель английского языков, общаясь по-английски, используют слово "house" или же они, общаясь на русском, используют слово "дом" (как жилище), то в обоих случаях для понимания слов "house" и "дом" англичанин использует один и тот же образ сознания, аналогично поступает и русский, используя для понимания двух слов "house" и "дом" один образ сознания, но образ, бытующий в русской культуре. Эта картина, естественно, меняется при более глубоком знакомстве с чужой культурой: например, русский, постигая английскую культуру, со словом "house" будет ассоциировать образ, сходный с образом носителей английской культуры. Носители английского и русского языков будут понимать друг друга в той мере, в какой образы их сознаний пересекаются (обладают общностью), несовпадение этих образов и будет служить причиной неизбежного непонимания при межкультурном общении.
Есть основание полагать, что главная причина непонимания при МО не различие языков — сформировать навыки говорения (письма) и слушания (чтения) сравнительно просто, а различие национальных сознаний коммуникантов.
Для анализа проблем взаимопонимания (непонимания) в МО целесообразно проблему "общения носителей разных национальных культур" понимать как проблему "общения носителей разных национальных сознаний". Такое уточнение необходимо, т.к. для описания МО людей существуют различные, иногда довольно непрозрачные метафоры: "влияние одной культуры на другую", "передача достижений одной культурно-исторической традиции другой", "диалог культур" [см. Лотман 1989: 228]. Все эти метафоры могут заслонить реальный процесс МО, который происходит, по выражению Л.С. Выготского, только в форме "общения сознаний". Диалог культур может проходить как обмен культурными предметами, деятельностями (точнее в виде обмена способами осуществления деятельностей, т.е. обмена операциями) и как обмен образами сознания, ассоциированными с конкретными словами и описанными в текстах, но в любом случае и заимствуемый предмет, и новая инокультурная овладеваемая деятельность постигаются при помощи образов предметов и деятельностей своей культуры только потому, что другого способа, как понять новое через старое не существует. Иначе говоря, любой диалог культур реально протекает только в сознании носителя конкретной культуры, которому удалось постигнуть образы сознания носителей другой (чужой) культуры в ходе рефлексии над различиями квази-идентичных образов своей и чужой культур.
Представление о том, что диалог культур не столько общение разных сознаний, сколько общение образов разных культур в рамках одного сознания, является хорошо развитым и освоенным [Бахтин 1972; Библер 1991а, 1991б]. Следует настоятельно подчеркнуть мысль, что первоначальный диалог культур происходит в сознании бикультурного билингва, который, владея образами сознания своей и чужой культур, рефлексирует над различием этих образов и описывает это различие в текстах, которые затем осмысляются, интерпретируются, комментируются, тиражируются и т.п.
Теперь перейдем к анализу понятия "языковое сознание". В лингвистике существует представление о ЯС как рефлексии над языком и модусами его существования [Успенский 1989].
В отечественной психологии сознания и, в частности, в общепсихологической теории деятельности А.Н. Леонтьева ЯС понимается несколько иначе. Образы сознания как совокупность перцептивных и концептуальных знаний личности об объекте реального мира для своего ментального существования у личности и, в первую очередь, в обществе требуют овнешнений, доступных для стороннего наблюдения. Эти овнешнения (интерсубъектная форма существования образов сознания) могут быть предметами, действиями, словами (последние, строго говоря, являются также предметами).
Овнешнения необходимы для "передачи" образов сознания от одного поколения к другому. Образы сознания как принадлежность сознания конкретного человека не могут покинуть его тело, но подобные образы сознания могут быть сформированы его ближайшими и дальними потомками, если им предъявить для "присвоения" овнешнения этих образов.
Образ дома, например, у русского, можно сформировать, предъявив ему для восприятия дом снаружи и изнутри, позволив пожить в семье русских, занимающих дом, и показав ему атмосферу тепла, которая обычно царит в русских семьях, и убедив его в незащищенности русского жилища от вторжения любой власти и любого насильника — поэтому русский не может назвать свой дом крепостью.
Овнешнениями образа сознания "дом" являются предмет (дом), действия с этим предметом (пожить в доме) и слово "дом", а также текст, в котором при помощи других образов сознания (т.е. при помощи значений других слов) описан и зафиксирован образ дома. Отсюда очевидно, что ЯС — это образы сознания, овнешняемые языковыми знаками, практически большинство образов сознания имеют языковое овнешнение, хотя и не все. Постоянно в обществе формируются новые образы сознания при помощи старых образов в процессе производства и восприятия развернутых текстовых описаний и только затем получают овнешнение в виде отдельного слова.
В настоящее время, например, был сформирован образ нового органа законодательной власти, отличного от Верховного Совета СССР, и затем было найдено его овнешнение в виде реанимированного слова "Дума".
В период перестройки и сейчас, в постперестроечное время, в России происходит интенсивное создание новых культурных предметов, новых образов сознания и новых языковых и неязыковых овнешнений. Например, путем реформирования КГБ на основе определенного представления — образа сознания — бы ли созданы два новых органа и подобраны языковые овнешнения: СВР (Служба Внешней Разведки) и ФСК (Федеральная Служба Контрразведки). В Москве вновь строится Храм Христа Спасителя как новое предметное овнешнение для реанимированных старых и формируемых новых образов российского национального сознания.
* * *
Постановка проблемы МО и ЯС, на первый взгляд, не вносит ничего нового в исследовательский обиход лингвистов: МО — это один из видов общения, образ сознания ассоциированный со словом — это одна из многих попыток, хотя может быть и более полная, описать знания, используемые коммуникантами при производстве и восприятии речевых сообщений.
Но такой вывод был бы поспешным. Обращение лингвистов к анализу МО оправдано и связано с надеждами получить данные о закономерностях речевого общения. Дело в том, что МО является в известной мере патологичным, отклоняющимся от нормы, т.к. в МО общность сознаний коммуникантов не оптимальна, и поэтому нарушается обычно автоматизированный процесс речевого общения и становятся заметны составляющие его части, не различимые в норме.
Использование психологического представления "образ сознания" вместо привычного понятия "значение" как знания, ассоциированного со словом, общего для всех носителей языка, также связано с надеждой получить дополнительные выгоды. Когда лингвист исследует знания, используемые носителями языка в речевом общении, обслуживаемом языковыми знаками, он выходит на периферию своей профессиональной деятельности и даже покидает ее и действует во многом как профан: поэтому закономерны попытки сотрудничества лингвистов в этой области и с философами, и с логиками, и с психологами. Для того, к примеру, чтобы воспользоваться выгодами корректного сотрудничества лингвистов с психологами и возникла психолингвистика. Поэтому обращение к образу сознания при анализе содержательной стороны речи характерно прежде всего для психолингвистов, которые более четко ориентируются в психологических представлениях об образах сознания.
Достаточно упомянуть, что последние три Всесоюзных симпозиума по психолингвистике и теории коммуникации, организованные Институтом языкознания РАН, были посвящены проблемам МО и образа сознания, анализируемого на стыке национальных культур, т.е. в МО. Более того, в отечественной психолингвистике существует мнение, что психолингвистика ХХI века — это психолингвистика сознания. Это мнение представляется вполне оправданным, если учесть прогресс в разработке проблемы знаний в когнитивной лингвистике. Закономерно, что ХII Всероссийский симпозиум по психолингвистике и теории коммуникации 1997 года называется "Образ мира и языковое сознание".
Естественно предположить, что интерес к МО и образам сознания возник не на пустом месте — действительно для этого были внешние (прагматические) и внутренние (научные) причины. Сейчас во всем мире и особенно в Европе чрезвычайно велик интерес к проблемам МО: этим в первую очередь занимаются психологи, лингвисты, культурологи, политологи. Европа второй половины ХХ века — это континент, в западной части которого сформировались мультикультурные государства, где различные национальные общины сосуществуют, не ассимилируя друг друга. Экономическая заинтересованность в таком совместном сосуществовании преобладала над культурным и национальным эгоизмом и неизбежным антагонизмом и вынуждала искать оптимальные формы МО.
Особенно интенсивно проблемы МО разрабатывались в ФРГ, которая в значительных количествах принимала преследуемых по политическим мотивам и интегрировала их в немецкое общество [Emminghaus 1995; Eminghaus & Haupert 1996; Cropley, Ruddat, Dehn & Lucassen 1995]. После распада социалистического лагеря в ФРГ усилился поток этнических немцев из России и других стран Восточной Европы, что в свою очередь поставило проблему их интеграции в немецкую культуру [Bade 1992; Baumeister 1991; Haberland 1988; Schmitt-Rodermund, Silbereisen 1996][1].
Экономическая интеграция стран Западной Европы стимулировала создание межнациональных фирм и зарубежных филиалов многих национальных компаний, а это вызвало необходимость работы сотрудников в инокультурной сфере и совместную работу в одной фирме представителей разных культур. Сейчас существуют несколько областей деятельности, где происходит интенсивный так называемый межкультурный обмен людьми: политика и дипломатия (в многочисленных международных организациях, которые созданы в объединенной Европе, сотрудничают носители разных национальных культур); СМИ (обслуживаемые зарубежными корреспондентами, которые работают в инокультурной среде); частные фирмы с зарубежными филиалами; зарубежный туризм; обучение иностранных студентов; культурный обмен — гастроли деятелей искусства за рубежом [Danckwortt 1996].
Наличие такого точно сформированного социального заказа на исследование проблем МО обеспечило достаточное финансирование не только прикладных, но и фундаментальных исследований.
Необходимо подчеркнуть, что основная масса психологических работ, пытавшихся исследовать биологическую и культурную детерминацию психических процессов, появилась в англо-американском культурном пространстве. Психологические работы в этой области тяготеют к двум подходам, противоположным по своим установкам: универсализму и культурному релятивизму. Практические проблемы конкретного культурного пространства влияли на постановку научных задач — психологи США в основном занимались анализом адаптации к американской культуре носителей других культур: иммигрантов, студентов, обучающихся в вузах США, и т.п.
Европейский культурный регион, прежде всего Германия и Франция, до 80-х годов занимались импортом научной продукции в области сравнительного изучения психических процессов у носителей разных культур.
В Европе кроме процессов адаптации к чужой культуре изучались также и новые проблемы — проблемы создания мультикультурного общества, которое предполагает не ассимиляцию культуры пришельцев культурой коренных жителей страны, а диалог культур. Практически этот диалог культур выливается в возможность для турецкого меньшинства в ФРГ иметь определенную культурную автономию, позволяющую туркам сохранять свою национальную и культурную идентичность при наличии антагонизма на бытовом уровне.
Анализ проблем мультикультурного общества и межкультурного общения стимулируется не только фактом существования национальных общин в рамках одного государства (это, в основном, проблема ФРГ, имеющей на своей территории крупную общину турок), сколько фактом создания объединенной Европы и неизбежным увеличением общности сознаний жителей европейских стран, которое осмысливается как "европейское сознание".
Наличие европейского сознания — некоторой общности представлений о мире, присущей народам европейского культурного региона и выражающейся в заметной схожести образов предметов и образцов общения и деятельности европейцев, никогда не оспаривалось и объяснялось единством источников европейских национальных культур (античной культурой, римским правом и христианством). Более того, европейское сознание являлось всегда предметом культивирования, хотя это не вело к нивелированию национальных культур, так как в Европе было всегда сильно стремление к утверждению национального своеобразия.
Сейчас, когда экономическое единство Европы воспринимается и поддерживается как несомненная ценность [Sussmith 1993], возникает опасность дисбаланса между центробежными и центростремительными тенденциями в культурном развитии Европы, которая (опасность) осознается как возможность утраты национального и культурного своеобразия отдельных европейских стран. Формируется представление, что действие центростремительных экономических сил, грозящих разрушить многообразие европейских стран, может быть нейтрализовано стремлением к культурной автономии. Отсюда идея мультикультурности и отчасти гипертрофированное внимание к МО [Boteram 1993; Hofmann, Reich 1989; Thomas 1996]. МО рассматривается не только как средство создания общего европейского сознания, но и как средство сохранения и поддержания собственной культуры: оригинальность собственной культуры осознается только в МО на рубеже культур, точнее — на границе двух сознаний. Другими словами, экономическая интеграция и неизбежная интенсификация МО обращаются во благо: МО может быть трансформировано в межкультурное обучение, которое понимается как познание чужих культур (Interkulturelles Lernen) [Tarasov 1995]. Таким образом, экономическая и политическая жизнь Европы (и ее традиционная культурная экспансия) стимулировали интерес к проблемам МО, особенно в последние 20 лет.
К тому же нужно добавить, что этот интерес к проблемам МО совпал по времени с вытеснением бихевиоризма из психологии и формированием интереса к анализу процессов приема, передачи, переработки и хранения информации, что привело к созданию теории информации, когнитивной психологии, когнитивной лингвистики и даже когнитивной науки. Смена бихейвиористской парадигмы, внимание психологов к исследованию познавательных процессов, формирование новых подходов к исследованию общения и использование моделей коммуникативного акта как методологических схем анализа (так называемый коммуникативный подход), применение ЭВМ и компьютерных программ для изучения мыслительных процессов человека (искусственный интеллект) — все это получило название когнитивного поворота. См. по этому поводу обобщающие работы [Bobrow, Collins 1975; Gardner 1985; Rickheit, Strohner 1994; Robinson 1986; Rosch, Lloyd 1978].
МО всегда в той или иной степени входило в объектную область лингвистики, но в настоящее время МО стало объектом исследования не только собственно лингвистики, но, что особенно важно, объектом стыковых дисциплин: психолингвистики, социолингвистики, когнитивной психологии и когнитивной лингвистики, объяснительные возможности которых существенно возросли [Вайнрайх 1979; Леонтьев, Сорокин, Тарасов 1977; Леонтьев (ред.) 1977; Тарасов, Сорокин 1977; Шахнарович 1977].
Когнитивную психологию (КП) и когнитивную лингвистику без всякого сомнения можно отнести к стыковым (пограничным) дисциплинам: КП, охватывающая традиционные области психологии восприятия, научения, языка и памяти, в своем понятийном аппарате использует, хотя и в качестве методологических схем, представления из психологии, лингвистики, нейрофизиологии, искусственного интеллекта. Поэтому современный этап исследования МО можно рассматривать как принципиально новый период анализа традиционного объекта лингвистики: изменился и стал сложнее сам объект анализа (возрос объем, интенсивность, многообразие межкультурных контактов), существенно изменился исследовательский инструментарий (коммуникативный подход, нейрофизиологический функционализм, компьютерная метафора, новые углубленные знания о памяти человека, о процессах переработки и восприятия речи).
Когнитивный поворот в психологии естественным образом обусловил и очертил предметную область в анализе МО: это, в первую очередь, закономерности использования знаний при достижении взаимопонимания в МО.
Итак, в качестве промежуточного вывода следует указать, что МО стало новой онтологией анализа сознания. Дело в том, что функционирование образов сознания в человеческой психике может исследоваться, например, в их генезисе, в восприятии, в индивидуальной предметной деятельности, при производстве и восприятии речевых сообщений во внутрикультурном общении и в МО. Исследование сознания, и прежде всего, языкового сознания, функционирующего в МО, обладает неоспоримыми преимуществами: сопоставление образов сознания, овнешняемых квази-эквивалентными словами в двух языках, например английским "house" и русским "дом" (жилище), дает возможность рефлексировать над неосознаваемыми знаниями в образе сознания своей культуры, которые не осознаются и, естественно, не замечаются.
Роль своей культуры в качестве средства познания чужой культуры, а также и чужой для познания своей, хорошо осознаются и достаточно широко используются в преподавании иностранных языков как интеркультура [Hullen 1995]. Интеркультура возникает в межкультурном общении как совокупность 1) познавательных средств своей культуры, привлеченных для познания средств культуры чужой; 2) нового знания о чужой культуре, сформированного в процессе ее познания; 3) нового знания о своей культуре, созданного при познании чужой культуры.
Для такого межкультурного сопоставления образов сознания необходимо предварительно описать и зафиксировать знания, входящие в эти образы. Трудность подобного описания состоит в том, что знания — это достояние сознания конкретного человека и оно недоступно для внешнего наблюдения — оно раскрывается только самому субъекту сознания в интроспекции и может быть описано для стороннего наблюдателя при помощи других образов сознания, которые являются общими для субъекта сознания и стороннего наблюдателя.
Действительно, можно составить себе представление о содержании образа сознания, функционирующего в конкретной национальной культуре, если прочитать тексты, в которых описывается этот образ. При этом нужно иметь в виду, что чтение этих текстов приведет в лучшем случае к формированию у читателя только представления об образе сознания чужой культуры, т.е. то, что я знаю о чужой культуре — это только мои знания о чужих знаниях, чужие знания описаны мной для меня при помощи моих же знаний. Другой человек, который захочет воспользоваться моими знаниями о чужой культуре (а это стандартный способ постижения чужой культуры, когда знания специалиста по конкретной национальной культуре в форме текстов, написанных им, служат источником знаний), должен составить себе представление о моих знаниях.
Но приблизительность знаний о чужой культуре — это удел любого сознания, которое никогда не покидает "головы" субъекта сознания и доступно для стороннего наблюдателя только через свои овнешнения: предметы, действия, слова. Поэтому при описании образов сознания носителей чужой культуры желательно найти такие овнешнения, форма которых в наименьшей мере искажала бы содержание описываемых образов. Форма овнешнений образов сознания непрямо, незеркально, превращено отображает их содержание.
Визуальный образ человека, например, описанный в тексте, не имеет ничего общего с речевой формой этого текста, так как форма текста отвечает логике языка описания (т.е. форма текста зависит от грамматических правил конкретного языка), а не логике визуального образа (визуальный образ в значительной мере прямо, зеркально, непревращенно отображает реальность — человека).
Искажение образов сознания в их овнешнениях — это, пожалуй, наиболее существенная трудность описания сознания, но не единственная, другая трудность — описание неосознаваемых или неполностью осознаваемых слоев сознания.
При описании в речевом высказывании (тексте) образов сознания, наиболее полно осознается (контролируется) объект описания, далее при лексическом, грамматическом, фонологическом, звуковом оформлении степень осознанности различных уровней языкового оформления мысли уменьшается от лексического уровня к звуковому. Но описывается в тексте только то, что осознается, неосознаваемые фрагменты образа поэтому и не могут описываться в текстах.
Неосознаваемые знания, входящие в образ сознания, могут быть овнешнены в речевом поведении испытуемых в так называемом свободном ассоциативном эксперименте (САЭ)[2].
При анализе инокультурного национального сознания (ИНС) целесообразно исходить из некоторых гипотез о механизме восприятия чужой национальной культуры. Эмпирические включенные наблюдения автора позволяют утверждать, что чужая культура воспринимается как "отклоняющаяся от нормы", при этом естественным образом нормою считаются образы своей культуры и чужая культура постигается путем приведения чужих образов сознания к образам своей культуры.
При таком постижении чужой культуры возможны по крайней мере два пути. Первый путь — это такое понимание чужой культуры, когда в своей культуре подыскивается "эквивалентный" образ и знания, входящие в содержание чувственной и умственной части образа, переносятся на предмет чужой культуры, отображаемый постигаемым чужим образом. Иллюстрацией такого способа постижения чужой культуры может служить пояснение из путеводителя по Москве для немцев и англичан: "Московский Кремль для русских то же, что и Биг Бен для европейцев". Такое знакомство с чужой культурой не ведет к увеличению знаний у субъекта анализа: познавательная ситуация вынуждает не к выработке нового знания, а только к манипулированию со старым знанием.
Другой способ познания чужой культуры, формирование которого связывают с именами Бахтина и Гадамера, состоит в поиске различий в сопоставляемых (и сравниваемых) образах чужой и своей культур и в рефлексии над этим различием: предмет чужой культуры при знакомстве с ним не должен терять чуждости, т.е. образ своей культуры не должен заслонять образ чужой культуры, а побуждать к поиску различий, рефлексии над ними, следовательно, к выработке нового знания, которое "обогащает человека при знакомстве с чужой культурой".
Из этого следует важный вывод: нет одинаковых национальных культур, более того нет одинаковых образов сознания, отображающих одинаковые или даже один и тот же культурный предмет. Если бы даже культурный предмет был перенесен из одной национальной культуры в другую, то, следовательно, чувственны образ должен был бы быть одинаковым, но этого не происходит, т.к. для его формирования используются не только перцептивные данные, полученные при чувственном восприятии этого предмета, но и априорные знания (перцептивные эталоны), содержащие концептуальные, культурные по природе, знания. Умственный образ этого предмета (перенесенного из одной культуры в другую) всегда несет в себе элементы национально-культурной специфики.
Следовательно, новые знания при постижении чужой культуры формируются познающим только тогда, когда он побуждается к этому необходимостью искать различия между образами своей и чужой культур и выяснять суть этих различий, а это происходит в случае, когда познаваемый образ воспринимается как чужой, еще сохраняющий нечто непознанное. При таком способе познания чужой культуры нужно помнить, что новые знания о ней формируются (конструируются) из старых знаний субъекта анализа.
В связи с этим необходимо учитывать те качества сознания как объекта научного анализа, которые существуют у него как трансцендентального феномена, не доступного прямому наблюдению. Эта трансцендентальность сознания обуславливает зависимость результатов его исследования от используемых "приборов", таковыми могут считаться метасознания исследователей и используемые ими овнешнения. Результаты анализа сознания-объекта при помощи разных "приборов" необходимо рассматривать как непротиворечивые и дополнительные по отношению друг к другу.
Представления, например, англичан и русских о немцах могут быть достоверными, но различными, хотя и непротиворечивыми и дополнительными. Это различие неизбежно и рефлексия над этим различием источник новых знаний, но уже, естественно, не о немцах, а об англичанах и русских.
Очевидно, что онтология межкультурного общения создает оптимальные условия для анализа национальных языковых сознаний и эта оптимальность в первую очередь определена тем, что она нарушает автоматизм восприятия языкового сознания благодаря использованию нового "прибора" — инокультурного сознания.
Нарушение автоматизма восприятия своего национального сознания, а это привычный объект анализа, делает контролируемыми такие уровни образа сознания, которые обычно не осознаются.
Никто не сомневается, что образ женщины в русской культуре ассоциируется с образом матери, но необходимо было проведение сопоставления ассоциативных полей на стимул "женщина" русских и болгарских респондентов, чтобы увидеть, что реакция на этот стимул у русских является одной из самых частотных, а у болгар находится на периферии. Самая частотная реакция на этот же стимул у русских и немецких респондентов "мужчина" и при этом можно сделать достоверный вывод, что его высокая частотность вызвана в основном ответами респондентов-женщин.
Именно межкультурные сопоставления дают возможность утверждать о наличии значительной доли образа матери в образе женщины в русской национальной культуре. И эти же сопоставления позволяют делать вывод о соположенности образов женщина и мужчины по крайней мере в картине мира современных русских и немцев.
В заключение необходимо еще раз подчеркнуть, что межкультурное общение — это действительно новая и многообещающая онтология анализа языкового сознания, но ставящая новые теоретические проблемы и требующаяся их решения.